Именно там и развернулась бурная деятельность, ставившаяцелью сделать его вступление в Париж и менее заметным, и более приемлемым длядворянина, исполненного самых честолюбивых замыслов…

Для начала Планше был отправлен на набережную Железноголома, где к шпаге д’Артаньяна был приделан новый клинок. Вслед за тем верныйслуга был усажен за портняжную работу – обшивать единственные запасные штаны икамзол хозяина тем самым галуном, пропажу которого, сдается, д’Артаньян-отецвсе еще не обнаружил, поскольку его единственный выходной костюм хранился надне дальнего сундука в ожидании каких-нибудь особо уж выдающихся событий,ожидать коих в беарнской глуши было, прямо скажем, чересчур оптимистично…

Потом настал черед заслуженного мерина. Он был проданпервому попавшемуся лошадиному барышнику за три экю – вполне приличную цену,если учитывать возраст почтенного животного и выпавшие на его долю жизненныеиспытания. Правда, с небрежным видом пряча в карман вышеназванную сумму,д’Артаньян ощутил легкий укол совести, дословно вспомнив напутствия отца.

«Сын мой! – сказал тогда достойный дворянин. –Конь этот увидел свет в доме вашего отца тринадцать лет назад и все эти годыслужил нашему семейству верой и правдой. Не продавайте его ни при какихобстоятельствах, дайте ему умереть в почете и старости и, если вам придетсяпуститься на нем в поход, щадите его…»

Всякий почтительный сын должен свято исполнять отцовскиенаставления, – но д’Артаньян вынужден был признать про себя, что его отец,отроду не бывавший в Париже, будем откровенны, плохо представлял себе тот мир,куда отправил сына. Пуститься в поход на заслуженном четвероногом ветераненеобычного цвета было вещью прямо-таки невозможной – а скудные средствад’Артаньяна никак не позволяли обеспечить мерину не то что «почет и покой», номало-мальски сытое существование…

Так что с тяжестью в сердце, но пришлось отступить от иныхродительских наставлений…

Следующим шагом д’Артаньяна стало то, что он отправил Планшеподыскать подходящую, но недорогую квартиру, а сам тем временем еще болееуменьшил свои скудные капиталы, приобретя фетровую шляпу вместо потрепанногоберега с огрызком пера, с намерением придать себе более парижский вид.

Все эти усилия, с радостью отметил он двумя часами позже,принесли плоды – когда Планше вернулся и они направились в Париж черезСен-Антуанские ворота, ни уличные мальчишки, ни великовозрастная празднаячернь, наполнявшая улицы, не проявили к нашему гасконцу особого интереса, и онпонял, что может, в общем, сойти за парижанина.

– Мне вот что пришло в голову, сударь, – сказалПланше, прилежно шагавший сзади, как и положено воспитанному слуге. – А непродать ли мне этого самого мула? Негоже как-то на нем разъезжать, когда хозяинидет пешком…

– Ну, ты на нем не разъезжаешь, а ведешь вповоду, – подумав, заключил д’Артаньян. – А во-вторых, могу тебязаверить, что пешком я намерен ходить недолго. Какой-нибудь счастливый случайда подвернется, Планше, уж точно подвернется… Долго еще нам идти?

– Не особенно, сударь, почти уже и пришли. Это место,как говорят, именуется Сен-Жерменским предместьем, а это вот – улица СтаройГолубятни. Между прочим, дом господина де Тревиля, как я узнал, на этой жеулице, совсем неподалеку…

«Быть может, это доброе предзнаменование? – подумалд’Артаньян. – Что же, всякое почти что событие может нести двойноетолкование. Либо удастся найти опору и протекцию у капитана королевскихмушкетеров, либо мне придется бродить слишком долго, чтобы отыскать господАтоса и Портоса, с которыми есть еще о чем поговорить…»

Потом эти мысли вылетели у него из головы, потому чтовышедшая ему навстречу хозяйка означенных меблированных комнат отнюдь неподходила под тот сложившийся в уме гасконца образ пожилой и костлявой супругипарижского буржуа, занятой выжиманием денег из тех, кто имел неосторожностьзадержаться под ее кровом…

Прежде всего, эта исключительно прелестная молодая женщинабыла старше д’Артаньяна всего-то на четыре или пять лет, а ее темно-русыеволосы, выразительные серые глаза и гибкий стан, затянутый в зеленое домашнееплатье, могли бы привлечь и человека, имевшего гораздо более богатый опытсердечных историй, нежели наш юный гасконец…

Посему вряд ли стоит упрекать юношу за то, что воспоминанияо синеглазой миледи и кареглазой герцогине моментально улетучились, по крайнеймере, на время. Юность, как известно, крайне эгоистична и умеет восторгатьсялишь тем, что оказалось перед глазами, – так и д’Артаньян был всецелоочарован улыбкой хозяйки, тем временем произнесшей с изрядной скромностью:

– Боюсь, сударь, что столь блестящему дворянину нашскромный дом покажется чересчур убогим…

Уже опомнившись, д’Артаньян браво ответил, нисколько непромедлив:

– Сударыня! Как только я вас увидел, я готов снять дажечердак, лишь бы не лишиться столь очаровательной хозяйки!

Он боялся, что его комплимент покажется очаровательной особеужасно провинциальным, – но, должно быть, те слова, что приятны женскимушкам, одинаковы что в провинции, что в столице христианнейшего королевства. Незря же наш гасконец был вознагражден за него ослепительной улыбкой.

Осмотрев предназначенную ему комнату, где имелись прихожаядля слуги и удобный гардероб (а во дворе обнаружилась еще и конюшня),д’Артаньян был крайне всем этим доволен, но его воодушевление мгновенноулетучилось, едва он услышал цену, которую предстояло регулярно платить за этиапартаменты.

– Вы все же недовольны, шевалье? – спросилахозяйка, увидев набежавшую на его лицо тень.

– Сударыня… – произнес д’Артаньян, решив бытьоткровенным. – Хотя я и гасконец, то есть происхожу из той страны, гденеохотнее всего признаются в собственной бедности, но именно эта причина мешаетмне принять ваше предложение. Эти апартаменты слишком хороши для меня, точнее,чересчур обременительны для моего кошелька… я всего лишь бедный дворянин изБеарна, приехавший в столицу буквально три часа назад в поисках фортуны… Сгардеробом и конюшней мне попросту нечего делать – другого платья у меня нет, ав конюшню я могу поставить пока что лишь мула моего слуги…

И он приготовился к тому, что ему самым решительным образомукажут на дверь. Трудно было бы ждать иного от женщины, занимавшейся ремеслом,которое заставляло ее требовать денег, и регулярно…

Однако очаровательная хозяйка после короткого раздумьяпредложила:

– Сударь, не окажете ли честь пройти в гостиную иотведать вина? Мы могли бы многое обговорить…

Д’Артаньян не заставил себя долго упрашивать – даже если емупредстояло отправиться восвояси, он, по крайней мере, смог бы отведать вина, неплатя за него. К тому же, как выяснилось вскоре, вино молодой женщины оказалосьхорошим.

– Дело в том, сударь, что мой муж, кроме меблированныхкомнат, решил еще открыть ресторан на улице Феру, – пояснила она тутже. – И поневоле, несмотря на свою скупость, вынужден был закупить впровинции немало доброго вина – кто же станет посещать вновь открывшеесязаведение, если там подают кислятину, невыносимую для господ с тонким вкусом?